Природная магия непроста и своенравна. Ее обуздать, пожалуй, что сложнее всего. Крошечный человечек дерзает бросить вызов силам, что запросто могут поглотить его с головой. Это касается и водной стихии, что является прародителем всего живого, и воздушной, под чьим перстом гнутся вековые деревья и поднимаются ураганы, и растительной, в чьей власти все живые организмы Долины, и, конечно, огненной. Самой непредсказуемой и разрушительной. Не зря первое, что крепко-накрепко вбивают малым детям, это что нельзя играть с огнем.

И при всем своем мастерстве и тысячи раз выверенном трюке никогда нельзя терять головы.

---***---

- Милли! А ну, не бегай тут! Осторожнее! - слегка полноватая женщина в простом платье и с длинными русыми волосами, убранными под платок, сердито окрикнула дочку, взволнованно выискивая ее глазами среди общей толчеи.

Но куда там! Толпа ребятишек, сбившись в стаю, весело смеялись, бегая от лотка со сладостями к карусели, гоняя палкой голубей или просто друг за дружкой. И десятилетняя Милли вовсе не была исключением. Русая, как ее мама, с забавным курносым носом и большими зелеными глазами, она точно так же по-детски беззаботно воспользовалась предоставившимся ей летним деньком да городским праздником, на который ее привели взрослые, и теперь, встретившись с друзьями, носилась по площади.

На ярмарке Милли нравилось буквально все: от разноцветных сладостей и деревянных расписных лошадок до кукольных представлений. От смешно отпрыгивающих в стороны взрослых, когда они всей ватагой несутся через улицу, до красочных костюмов артистов. Солнечный свет, заливавший площадь, мелодичная музыка, веселый гомон толпы. А еще Тил - двенадцатилетний паренек с короткими каштановыми волосами и самым настоящим шрамом на правой брови - след от драки с дворовой собакой. Тил казался воплощением мужества и красоты. А еще он бегал быстрее всех других мальчишек, и, так уж вышло, что только Милли могла посоревноваться с ним в скорости.

А на площади, меж тем, началось настоящее огненное шоу. Красноволосая девушка в длинных белых перчатках выпускала из шелковых платков огненных голубей, выдыхала пламя и жонглировала. Опасное представление завораживало, тем более, что созданные огни меняли цвет с красного на фиолетовый, затем уходили в синий, выныривали розовыми и постепенно желтели, чтобы потом вновь стать красными.

Магичка ловко подбрасывала огоньки, а затем ловила, будто это были самые обыкновенные мячики. Девушка весело улыбалась и подмигивала глядящим на нее детям и подросткам. И только внимательный взгляд заметил бы блестящий на висках пот и сосредоточенность в карих глазах. Контроль отнимал много сил, а ведь публике хотелось видеть легкость и непринужденность. Словно волшебство свершается само по себе, без особого труда и участия самого мага. Но никак не оставленные от репетиций этих номеров ожоги.

В тот день Фейн договорилась о выступлении на ярмарке, что проходила на торговой площади Утеса. Она не танцевала, потому что пару дней назад весьма неудачно подвернула ногу, и распухшая лодыжка только-только начала поправляться, позволяя на себя наступать лишь с крайней осторожностью. Даже шнуровку высокого сапога пришлось завязывать слабее обычного, потому что его кожа слишком давила на сделанный компресс.

Фейн улыбалась зрителям и подбрасывала мячи все выше. Это был последний на сегодня номер, и она уже надеялась, что скоро окажется дома и даст, наконец, многострадальной ноге отдых.

Никто не мог этого предотвратить. Вылетевшая из толпы, словно пушечный снаряд, русоволосая девчушка со всех ног налетела на артистку, повалив ее на каменную брусчатку. Девочка нисколько не расшиблась, упав на отмеченную, а вот Фейн скривилась от боли - та умудрилась въехать ей по больной лодыжке. Однако взволнованные восклицания толпы заставили девушку, позабыв на время о болезненных ощущениях, поскорее подняться и посмотреть, что произошло. А произошло то, чего допускать было никак нельзя. Огненные шары не потухли, а, выпав из рук, разлетелись в разные стороны. Какой-то угодил в колодец, какой-то упал публике под ноги, и на камнях его быстро затоптали. Но один поджег подол какой-то женщине, и пламя, вспыхнув, за несколько секунд опасно разрослось. Женщина кричала и пыталась сбить огонь руками, люди вокруг пытались помочь, кто-то велел ей кататься по земле.

Фейн подняла руку, направив ее в сторону женщины, и сжала кулак, одним движением гася платье. Катастрофа была предотвращена, но облегченный вздох, как оказалось, был преждевременен.

- Дом! Дом горит! - раздался возглас, и толпа ахнула.

От ужаса открывшегося ей зрелища волосы на затылке отмеченной буквально вздыбились. Видимо, один из шаров угодил на шторы первого этажа доходного дома, и огонь, свойственно его природе, стал жадно пожирать все доступное ему дерево и ткань. Люди заволновались, послышались крики, музыка стихла, и началась едва ли не паника. Все спешили: кто-то поскорее найти своих и покинуть площадь, кто-то на поиски ведер, кто-то сразу ринулся к колодцу.

Птичка кое-как поднялась с земли и передала испуганную Милли в руки подбежавшей к ним женщины. Но все это было едва ли на автомате, Фейн очень спешила. Скорее, пока пожар не стал слишком большим, чтобы она могла его потушить. Она еще не сталкивалась с неконтролируемым пламенем и не знала, на что хватит ее умений и сил. Хромая, она с трудом пробиралась через беснующуюся толпу. Лицо артистки озарилось оранжевым, когда в окне показался всполох пламени, и Фейн в испуге отпрянула - пожар все-таки разразился.

По соседству открылась дверь, и из дома стали выбегать люди с котомками и свертками. Фейн протянула руку и сжала кулак, пытаясь утихомирить стихию, и пламя, вроде, и вправду стало уменьшаться, но лишь до тех пор, пока огонь не добрался до ковра. Тогда он вспыхнул с новой силой, а по спине отмеченной полоснуло острием паники.

Все еще не веря, в то, что не сможет справиться, под крики толпы она влетела в оставшуюся распахнутой настежь дверь. В коридоре от дыма уже становилось трудно дышать, и девушка закашлялась. Однако это не могло ее остановить. Ворвавшись в горевшую комнату, она выставила обе ладони, буквально вытягивая жар на себя.

- Давай-давай-давай-давай, - шептала она, не то подбадривая саму себя, не то умоляя стихию. - Пожалуйста, уймись.

Вокруг Фейн огонь образовал полукруг и пожирать доски не спешил, однако комната выгорала с неимоверной скоростью, и вскоре температура поднялась настолько высокая, что даже магичке находиться здесь стало уже невозможно, и Фейн была вынуждена отступить обратно в коридор. Нога выла от боли, но Птичка не обращала на это внимания. Все ее мысли, все силы были брошены на то, чтобы потушить огонь. Это был провал. Ужасающий. Чреватый кошмарными последствиями. И Фейн просто не могла допустить, чтобы по ее неосторожности сгорело целое здание.

Через окна стала хлестать вода: люди смогли организовать тушение, но такими темпами, становилось ясно, что дом обречен. И если упрямая артистка не отступит, то просто-напросто задохнется в дыму. Или же ее засыпет горящими обломками.

Понемногу становилось не просто трудно дышать, но сквозь дым и жар было уже ничерта не видно. Фейн понимала, что не справляется с пожаром, но отступить не могла. Жители будут бороться с пламенем своими методами, а она своими. И нельзя сказать, что ее действия были совсем уж бесполезными, в конце концов, огонь до сих пор не перекинулся на соседние дома, а бушевал в одной лишь комнате, облизывая яркими языками потолок и валя густым дымом из окон.

Треск и рев пламени заглушал крики на площади, и девушка вздрогнула от неожиданности, когда рядом кто-то оказался. Не тратя понапрасну слов, он оттащил ее, словно котенка, из коридора, аккуратно придерживая за талию. То ли он заметил ее хромоту, то ли видел, как дрожат от усталости ее руки. Но какими бы благородными не были его мотивы, ему здесь тоже было не место. Ни один человек не должен находиться так близко к пламени.

Опираясь на его плечо, Фейн обратила перепачканное сажей лицо к блондину, что спешно оттаскивал ее из опасного места, и хотела было сказать, что ему самому стоит уходить. Но в этот момент мужчина остановился и отпустил ее. Неосторожно шагнув, Фейн наступила на больную ногу и, не удержав равновесия, упала на доски, едва успев выставить перед собой руки. Из глаз брызнули непрошеные слезы - от боли и отчаянья. Такими темпами у нее точно не останется никаких сил управлять стихией, и их обоих просто-напросто поглотит огонь.

Но беловолосый не спешил уходить. Он повернулся к оставшемуся без контроля и потому слишком быстро разрастающемся пожару. В его руке блеснул, кажется, крест, и, обратившись к Свету Истинному, он стал производить какие-то манипуляции с эфиром.

В первую секунду, глядя на него сквозь мутную пелену слез, Фейн не поняла, что он собирается делать. Однако в помещении почти сразу стало прохладнее, а рвущийся в коридор огонь - заметно слабее. Пришедший так вовремя на помощь мужчина оказался магом. Он ловко управлялся с заклинаниями, словно бы накрыв пожар куполом, и выкачивая из него весь воздух. Фейн приподнялась на локтях и села, поспешно вытирая уголки глаз нижней частью ладони. Вот уж чего ей точно не хотелось, так чтобы ее приняли за плаксу.

А тем временем, лишенное кислорода, пламя гасло, оставляя после себя уродливые обгорелые черные остовы мебели и провалы в полу. Дым скапливался под самым куполом, все четче очерчивая безвоздушное пространство, заполняя его словно воздушный шарик. Благодаря изоляции, дышать в коридоре стало заметно легче, и Фейн сделала несколько жадных глубоких вдохов, расслабленно прикрывая глаза. Кажется, беда оказалась позади. И главное, никаких жертв. Кроме ее самолюбия, конечно.

И после всего, когда опасность была практически устранена, беловолосый обернулся и ободряюще улыбнулся бывшей циркачке.

- Ты молодец, - Фейн приподняла веки, удивленно смотря в красные глаза альбиноса. Молодец? Он.. хвалит ее? Но в его словах не слышалось и нотки иронии или сарказма, поэтому, по всему выходило, что да, хвалит. - Тебе надо сейчас же решить: ты выйдешь к этой толпе или нет. Если побежишь - возьми мою одежду. Никто не станет станет искать послушника.

На ее лице отразился страх. Глаза распахнулись, пересохшие губы приоткрылись. Фейн обернулась на входную дверь. Об этом она не думала. Не думала, что захотят с ней сделать разозленные люди, чей дом подвергся такой опасности. Люди, чей праздник был испорчен ее неосторожностью. Люди, чей ребенок мог пострадать в паникующей толпе. Нет. Несмотря на то, что никакой ответственности с себя за произошедшее Фейн не снимала, выходить через ту дверь она не хотела. Сейчас они все заняты тушением, их объединяет общая беда. Но стоит им увидеть виновницу, как жажда справедливости, наверняка, восторжествует. А, узнав, что она еще и отмеченная, никто не станет разбираться, что ее просто толкнули.

- Нет, пожалуйста, - она вернула испуганный взгляд на беловолосого мага. - Не надо. Они же.. они разорвут меня.

Предложение переодеться в его одежду прозвучало неожиданно. Этот незнакомец не только бросился за ней в огонь, не только исправил ее ошибку, но и продолжал спасать дальше. Возможно, все дело было в том, что он не видел ни ее руки, ни отметки и не знал, что она отмеченная, и потому был так добр. На время выступления Птичка старалась спрятать свои... отличительные особенности от взглядов, чтобы они не отвлекали от сути, но сейчас ей стало от этого неловко.

Поднявшись на ноги, стараясь не наступать на правую, одной рукой она расстегнула пару верхних пуговиц и оттянула вниз ворот, оголяя предплечье. Там на бледной коже отчетливо выделялись черные линии татуировки. Ни один житель Долины ее ни с чем не спутает, слишком уж необычны их владельцы. Шумно выдохнув, она впилась глазами в его лицо, сверля взглядом. Если уж он собрался ей помогать до конца, то пусть знает, кому.

- Ты все еще хочешь помочь?

В голосе скользнула горечь. Саму себя-то принять оказалось не так уж просто, но Фейн... смирилась с этим. Однако в то, что жители когда-нибудь перестанут делить мир на черное и белое, отмеченных и нормальных, она не верила. Стоило потенциальному меценату увидеть ее руку, как взгляд его тут же менялся, глаза стекленели, лицо становилось равнодушным, и он находил объект по-приемлемее. Как будто у искусства не должно было быть меток! Это одна из причин, по которой, не смотря на всю свою страсть и усердие, ей до сих не удавалось пробить потолок.

- Если передумал, не казни себя. Ты и так сделал слишком много. Там, - она чуть отклонилась и кивнула мужчине за спину, - есть окошко на задний двор. Я уйду через него, - она запнулась и, вернув ткань платья обратно на плечо, добавила. - Если позволишь.

Вместо ответа блондин молча стащил с себя балахон послушника и бросил Фейн. А в его безапелляционном тоне девушке послышалась забота. На мгновение она замешкалась. Ее взгляд скользнул по оголенному плечу мужчины, видя аналогичную отметку. Что ж, это, вероятно, многое объясняло. Практически все, кроме этого балахона.

Но спорить не стала. Ей была нужна помощь, и он ее оказывал. Провозившись с непривычной одеждой чуть дольше обычного, Фейн, наконец, нашла горловину с рукавами и выпутала руки. Одежда сидела свободно и практически как надо. Если бы она тоже ушла в монастырь, вероятно, они могли бы носить один размер. Хотя, конечно, бывшая циркачка привыкла к одеждам более облегающим.

- Беги, - после недолгих наставлений кивнул ей альбинос, и Фейн побежала.

Ей не составило труда выбраться из дома и, смешавшись с толпой, покинуть площадь. Никто и не подумал заговорить с ней. Склонив голову пониже, пряча лицо и приметные волосы в капюшоне, она ушла кривыми улочками, надеясь только, что во всей этой суматохе никто не обратит внимание на выбивающийся полупрозрачный подол платья и изящные туфельки на босых ногах, столь не свойственные служителям церкви.

Правда, внутренне Птичка была далеко не так спокойна, как внешне. Ее грызло отвратительное чувство вины за произошедшее, тем навязчивее, что определенно она не могла дать себе ответ, насколько была виновата в этой ситуации. Ребенок мог сбить и простого глотателя огня, а он, в свою очередь, не смог бы сделать и половины того, что сделала она. Но все эти оправдания нисколько не снимали навалившейся горы. Наоборот, от этого становилось только гаже.

Фейн добралась до дома и поспешно захлопнула за собой дверь. Вывихнутая лодыжка, видимо, проникнувшись серьезностью ситуации, ни разу так и не напомнила о себе за все время бегства. Устало опустившись на стул, Фейн еще несколько минут успокаивала разбушевавшееся сердце и приводила мысли в порядок, на каком-то подсознательном уровне ожидая, что сейчас в дверь постучатся, и за ней окажется рассерженная толпа.

Но минуты шли, никто не стучался, и жизнь потихоньку продолжалась. Первым делом Птичка сняла с себя балахон. На пол тут же посыпались монеты, по-видимому, забытые беловолосым мужчиной. Фейн собрала их и положила на стол. Ткань пахла костром с примесью гари и немного потом. К тому же в некоторых местах она оказалась выпачкана в саже. Пришлось бросить ее в таз с водой и постирать. Не возвращать же вещь в таком виде! Правда, как она будет это делать, она пока не знала. Отмеченный не назвал своего имени, и все, что она может, это отправиться завтра к церкви в поисках альбиноса с меткой.

Фейн усмехнулась. Такие приметы были, пожалуй, точнее имени.

Развесив выстиранный балахон на веревку посреди комнаты, она зажгла небольшой огонек позади ткани, чтобы поскорее высушить, а сама села на кровать и принялась разматывать бинты компресса. Этот день принес ей много треволнений. Хотелось дождаться возвращения Вила с Эми и пожаловаться на собственную криворукость. В этот момент ей ужасно не хватало поддержки друзей. Хотелось плакать, но Фейн этого не любила. Она стиснула зубы и разворачивала перевязку, бросая грязные бинты на пол.

Целебная мазь, купленная для нее Эми, оказалась поистине волшебного свойства - краснота и небольшая припухлость не только спали, но и в целом нога выглядела совершенно здоровой. Девушка удивленно подняла брови и пошевелила пальчиками ноги, будто это о чем-то ей могло сказать. Просто много мелких движений, чтобы отвлечь саму себя. Осторожно опустила ступню на пол и медленно перенесла на нее вес тела, встав. Невероятные чудеса! Она отчетливо помнила, как в горящем доме упала, неаккуратно ступив. Сейчас же - хоть прыгай. Так не бывает. По крайней мере, так не бывает от мази. Но как же тогда?

В тот день Фейн из дома больше не вышла. Наверное, боялась, что кто-нибудь из тех, кто был на площади, заметит ее и все вспомнит. Она рано легла спать, а на утро первым делом сложила балахон, завернула в тряпочку деньги и, покрыв голову шляпкой с вуалью, отправилась в церковь.

Никогда прежде ей не доводилось бывать в этом месте. Так уж сложилось, что Фейни не верила в чью-либо помощь, и в том числе, помощь потусторонних сил. Будто-то кто-то может да и захочет вообще помогать таким, как она - неправедным, неверным, запутавшимся. Отмеченным. Нет, их удел - собственным лбом пробивать возведенные стены или расшибаться об них насмерть. И если случайный прохожий все же подаст руку, непременно что-то потребует взамен. Поэтому в храм Фейн шла с самым что ни на есть подходящим для этого чувством - смирения. Чего бы церковник не захотел от нее, это в любом случае не будет равноценным для Фейн. Но, хотя бы, она узнает, во что тот человек оценивает чужую жизнь.

Массивные двери оказались не слишком тяжелыми, хватило усилий одной руки, чтобы их открыть. Внутри - просторное помещение с высоким потолком, и терпкий запах ладана вперемешку с воском. Фейн огляделась, выискивая взглядом того, кто мог бы передать вещи и записку. Конечно, можно было просто оставить их тут на лавке и уйти, но все же она хотела сказать пару слов в сопровождение. Да и совесть (или гордость?) не позволила бы остаться анонимной. Поэтому в записке, кроме благодарности, стояли ее имя и адрес. На случай, когда беловолосый церковник захочет с ней связаться.