Готика |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
[84 год, Месяц Солнца]
[Утёс]
Яснорада, Диего де Карбоне, Доминик Бертло
Убийства в Портовом квартале бывают крайне жестокими, но случай семьи известного в определённых кругах лекаря выделяется среди остальных: старик и его малолетняя внучка стали жертвами ритуала, превратившего ветхую хижину у воды в алтарь смерти. Капитан Бертло намерен во что бы то ни стало отыскать убийцу.
Отредактировано Диего де Карбоне (2021-11-27 17:55:31)
Добродетель.
[indent] На улицах прибрежного района Утёса без особого усердия можно встретить лиц самой разной наружности: от рыбацкой черни и скудоумных мародёров до беглой куртизанки в чужом помятом жюстокоре; по крысиным закоулкам то и дело снуют узколобые возчики, перебрасывающие с причалов смердящие сыростью бочки к ближайшему рынку; за редким исключением проносятся зажатые густыми толпами кареты, в окнах которых сияют бархатные платочки, разгоняющие зловоние пота и нищеты. Все они, так или иначе, создают единый облик портового квартала, его кровеносную систему с привкусом рыбьей требухи. В подобном неподконтрольном русле каждый живёт своим умом, но ровно до тех пор, пока от тяжелой работы не нагнивают старые раны, а от стылого прибрежного воздуха тело не скрючивает мучительная холера. И тогда каждая хворая чернядь непременно спешит к порогу дома господина Ортвина. Господин Ортвин Крузе – один из самых именитых лекарей Града-на-Утёсе – проживает в северной части гавани, на краю крысиного переулка, где занимается частной врачебной практикой и присматривает за сироткой Лией. Внушительный послужной список добродетели врачевателя велик и пускай порой его методы лишены гуманности, он сумел завладеть доверием самых разных слоёв населения, не чуждаясь даже наёмной ватаги. Диего наверняка и не вспомнит, сколько раз ему приходилось лежать под иглой лекаря, штопая свежие раны, но он точно помнил эту дорогу – по рыночному околью к самой гавани и вдоль низких хибар по крысиному переулку, и там, за ветхой часовней, его будет ждать чинное двухэтажное здание с черепичной крышей. В этот день он вёл их той же дорогой.
[indent] Яснорада едва волочила ноги и совсем не разбирала под собой каменной стлани. Минувшим вечером она ещё могла серчать на дальнюю поездку, но уже сегодня вся брань обращалась в бессвязный лепет под нос. Диего не вслушивался, только изредка посматривал на чахлое лицо ведьмы под накидкой сателлита: в паутине кровящих нарывов и влаги от рвоты она казалась совсем безнадёжной. Яснорада чувствовала это – взгляды, мысли, и одергивала Диего за ворот сюртука. Она, безусловно, была благодарна, насколько можно быть благодарной за собственные медяки, но, стыдясь собственной беспомощности, отвечала Диего напускным недовольством.
[indent] Косая тень пролегла между капеллой и домом ученого эскулапа. Издалека уже послышались отзвуки, возвещавшие о начале рабочей жизни в квартале. Диего заторопился, повёл их дальше, минуя центральную веранду, и привел к неприметной двери с прибрежной стороны. Всё также придерживая женщину, он осторожно постучал мыском сапога о дверь, ненавязчиво заявляя о себе. Спустя несколько мгновений за дверью послышался топот и звон, немного после – дверь приоткрылась и сквозь небольшую щель просунулось заспанное старческое лицо.
[indent] – Здравствуй, Ортвин. Прости, что так рано, но ты оказался ближе всех. Яснораде вдруг стало плохо. На рассвете с ней всё было нормально, а теперь едва в сознании, бредит, и кровь хлещет без остановки. – Диего говорил быстро и несколько сбито – отзывалась усталость с дороги, которую пришлось преодолеть за двоих. Лекарь поправил шнурок от монокля, взглянул на обмякшее тело на плече давнего знакомого и заметно нахмурился. Его не смущали кровоточащие раны или безумный лепет, всё это он видел уже тысячи раз, но было что-то, что вызывало в нём едва уловимое сомнение. Несколько секунд он помедлил, отпер щеколду и пустил гостей в дом.
[indent] В гостиной за прихожей стояло несколько столов, прогибающихся под тяжестью агатовых ступок, переполненных настойками медных чаш, мензурок, сырья и ящиков с препаратами; то, на вскидку, была и приёмная, и лаборатория, и рецептурная. Яснорада выскользнула из-под руки Диего и оперлась о ближайшую столешницу; от духовитого запаха к горлу подступил ком.
[indent] – Позвольте, – из-за спины послышался мягкий девичий голосок, – мы оставим ваш плащ здесь.
[indent] Девичьи ладони проскользнули к узелку на шее и с плеч тут же спала накидка. Как и всякая милосердная сподручница, Лия наверняка повидала немало изувеченных лиц, но сейчас, взглянув на чародейку, она оторопела. В том, что она видела перед собой, было сложно разглядеть человека: воспаленные глубокие раны пронизывали всю открытую кожу, кровь в них сочилась и пульсировала, сворачиваясь подгнивающими струпьями прямо на глазах; Яснорада хрипела и жадно глотала воздух – со рта стекала кровь, марая бурыми разводами столешницу. Смольные пятна в кровавой склере внимательно изучали юную мордашку сиротки, отчего по спине той пробежал холодок.
[indent] – Лия! Свет мой, собери инструменты и найди чистую сорочку, – Ортвин наконец оставил Диего и несколько нервным жестом указал девушке на второй этаж, – не стой истуканом, ступай!
[indent] Девица лишь робко кивнула и скрылась за ближайшим дистиллятором, когда Ортвин подступил ближе. С некоторой строгостью или, быть может, усердно скрываемой опаской за падчерицу, лекарь взглянул на ведьму и махнул в сторону лестницы. Он не поинтересовался, хватит ли ей сил самостоятельно подняться к приёмной комнате; подобных вопросов здесь не задавали уже очень давно – Ортвин и сам боролся со страшной ломотой в ногах и тяжело прихрамывал, семеня от стола к столу, но не бросал доброго дела врачевания. Ведь тому, кто идёт по пути добродетели, никакая боль не помеха.
[indent] Приёмная комната, как её деловито называл Ортвин, едва ли отличалась от небогатого убранства хозяйской спальни: под занавешенным окном ютилась небольшая дубовая кровать с прикроватной тумбой, чуть поодаль, у стены, письменный стол с табуретом и невысокий платяной шкаф; знаменателем аскетизма была ветхая икона под потолком. Яснорада в полусне ухватила беспечный взгляд сияющего лика – изо дня в день Лон наблюдал за муками и страданиями путников с легкой полуулыбкой на лице. Свет и вечное спасение под потолком, а пониже, содрогаясь от приступов подагры, крючковатыми пальцами врачеватель творил чудеса за медные подаяния и невесомую благодарность; и сегодня, едва растирая заспанные глаза, Ортвин был охоч до чудотворства – он подгонял падчерицу и уже закатывал по локоть шелковые рукава ночной рубахи. Яснорада почувствовала, будто её охватил смерч, и она не могла сопротивляться: Ортвин и Лия обступили её и совлекли с плеч размокшее от крови платье, больше походящее на монашескую сутану, вооружились изогнутыми ножницами и срезали лоскуты исподнего вместе с запекшейся кровью. По комнате прокатился недовольный хрип. Под ликом всевышнего было особенно холодно.
[indent] – Здесь ты мне не помощник, дружище, – процедил лекарь, размачивая серо-желтую ветошь в медном тазу, пока Диего укладывал ведьму на жесткую перину, – жди меня внизу и не мельтеши под ногами.
[indent] Наёмник не спорил, только ещё раз взглянул на ведьму и чуть коснулся тёплой ладонью её щеки.
[indent] – Я скоро вернусь.
[indent] Это была тяжелая, изнурительная и долгая дорога. Сердце билось у самого горла, точно в такт лязгу склянок в руках старика. Яснорада силилась оставить беспокойство, непременно охватывающее её в стенах душной комнаты, но даже оно, рефреном отзываясь в меркнущем сознании, не могло привести её в чувства. На глазах она бледнела, несмотря на пульсирующие раны, так, что кожа её обрела серый оттенок. В бреду дрожь охватывала её от каждого прикосновения. Яснорада судорожно сминала пальцами простынь под собой, а взор бесцельно блуждал вдоль стен, когда каучуковая игла впилась в запястье, оставляя золотистый след под тонкой кожей. Только сейчас сомнения Ортвина начали обрастать едва заметной тревогой – золотая жижа разливалась по вздувающимся венам, проступала сквозь раны и стягивала их на глазах; человеку то – смертельный яд, но ведьме – живительное зелье. Ранним утром ему не следовало отпирать дверь, но разве может страх встать на пути добродетели?
Интерлюдия.
[indent] К полудню свежие раны покрылись толстой коркой. Среди десятков туманных шепотков глас собственного разума стал отчетливо слышен вновь. Яснорада провела ладонью вдоль чистой муслиновой сорочки, коснулась пряди спутанных волос и прохладной щеки; под пальцами проступили новые влажные рубцы и тонкие медицинские швы. Сегодня Ортвин потрудился на славу, однако на сей раз это вызвало в нём тревогу: Яснорада уловила его тяжелый взгляд в отражении зеркала над столом.
[indent] – Твой сподручный скоро вернётся, советую вам покинуть причал как можно скорее, – что-то холодное и сдержанное в старческом голосе напомнило металлический лязг инструментов в его руках, – здесь народ рабочий, простой.
[indent] На мгновение он замялся.
[indent] – Меченных здесь не любят. Завидят и подымут на уши весь район, оно вам ни к чему.
[indent] В словах его, без сомнения, была доля истины, но было и лукавство – не шума на улицах родного города боялся лекарь, не чужой молвы и косых взглядов; страшило его другое – то, что колдовскую хворь не брали стальные инструменты, пихтовые настойки и инъекции, ей нужно было много больше.
[indent] – Старый эскулап, тебе ли волноваться о чужой молве, когда твой порог обивают безбожники вроде Диего?
[indent] Яснорада неуверенно поднялась и свесила ноги с кровати.
[indent] – Праведники нагрянут, как ищейки, мне их общество не по душе.
[indent] Его голос становится твёрже и он оборачивается, удерживая в руке мокрые инструменты. Безотрадная старость вереницей глубоких морщин скрала уверенный и бесстрашный мужской взгляд; его руки пробрала мелкая дрожь, а правое колено чуть согнулось от приступа знакомой боли.
[indent] – Не клевещи под светлым ликом, – Яснорада лёгким жестом указывает на блёклую икону под потолком, – ты ведь просто делаешь свою работу, и видит его праведная рожа – ты делаешь её достойно. Была на то воля Света или нет, сегодня ты не отказал мне в помощи и заштопал меня лучше всякой швеи, поднял на ноги и позволил ясно мыслить, и за всё это я благодарна тебе…
[indent] Ортвин хмурился, но молчал.
[indent] – Но ты стар и мудр, эскулап, и тебе известно, что такой недуг не исцеляют иглой с нитью.
[indent] Нутром он ждал этой минуты, но теперь она повергла его в ужас. Ледяной страх вскипал в венах и делал ветхое тело податливым; Ортвин опустил голову, прикрыл глаза и вознес молитву к Свету, прося его ниспослать покой и милость. Лон одарил его ясностью – вновь овладев собой, Ортвин лишь безучастно ждал и бесконечно повторял: «забери только меня».
[indent] Глухой стук инструментов о деревянные половицы разнёсся по всей комнате; одурманенный Ортвин неуверенно подался вперёд и обмяк, рухнув на колени. Подминая его под руку, Яснорада подняла с пола ланцет и вонзила старику в подреберье – пролитие жертвенной крови скрепляет клятвы даруемой милости. Ортвин содрогается в её руках и мучительно стонет, пока она укладывает его на пол. Старческие морщины окропляют слёзы; он немощно сминает крючковатыми пальцами рубаху на боку и едва откликается на тихий шепот ведьмы: она обращается к неземному – неживому – и срезает клок мужских волос, сминая их окровавленной ладонью. Ещё мгновенье и тихий шепот перемежает его сознание. Тьма чужих голосов бьёт в виски, точно в барабан, а после наступает беспамятство – милость, даруемая Лоном.
[indent] Минуя обеденный час в дом на краю крысиного переулка возвратилась падчерица с полной охапкой покупок. По негласному обычаю центральная дверь была открыта, чтобы всякий, кто нуждался в помощи, мог её получить, и привалившись к ней с тяжелым узлом в руках, она широким шагом ступила на порог гостиной. В комнате беспорядок – она по-хозяйски подмечает это с порога, и пока Ортвин работает на втором этаже, некоторое время Лия небрежно упоминает его расточительство и неряшливость, прибирая длинный обеденный стол от ячменной крупы и разлитой воды. Она аккуратно составляет пробирки и склянки, плотнее закрывает медицинские шкафы и даже собирает свои украшения – к чему они старику? За суетой уборки она мельком глядит на часы – тем днём в пылу работы дядюшка позабыл не только о порядке, но и о себе. Ловким движением она подхватила фруктовую корзинку и вспорхнула к приоткрытой двери приёмной второго этажа.
[indent] Тихий скрип, шаг за порог.
[indent] Ненасытная колдовская тварь воззрилась на сиротку исподлобья багровыми глазами, единственно уловимыми во всем кровавом мареве её облика. Мерзкая и исполненная величия, словно горгулья на соборах Драгоценного квартала, она изогнулась над вспоротой грудиной старика и с жадностью вгрызлась в его сердце, отчего струпья на её лице вздулись, точно оспины. Меж её пальцев проскальзывали лоскуты истерзанной плоти, по седым спутанным прядям стекала бурая кашица. Пристальный взгляд смольных пятен вновь застал любопытную сиротку.
[indent] Окутанная ужасом Лия не смыкала глаз; она застыла у порога и не заметила, как из рук выскользнула плетёнка с фруктами. Девушка выдавила из себя немощный стон и вжалась спиной в дверь. Её взгляд едва коснулся нагой фигуры под ногами ведьмы, когда Лия, заскулив, как перепуганная дворняга, осела на пол – сделалась мертвенно бледной, почти невесомой и безжизненной. То был не он, убеждала себя она, то была туша из-под свиных зубьев: изглоданная, разорванная, отдающая вязким металлическим смрадом. Не он.
[indent] Ведьма поднялась с пола, отбросив на девушку косую тень, и отерла лицо рукавом. В комнате повисла тишина. Нагая безжизненная фигура у её ног возлегала не упокоенной тушей – слишком ровно, слишком выверено, как безликий мертвец в открытом гробу. Из-под его тела косыми чертами расходились багровые пятна до самых стен. Они вились толстыми червями, разрывались и сливались незнакомыми символами, подводя к массивной ячменной насыпи у кровати, над которой возвышалась, точно идол, изглоданная мужская голова. Лия вглядывается: в золотом сиянии пустых глазниц угадываются её перстни и цепочки. Тело Орвтина сплошь покрыто тонкими царапинами – языческими неразборчивыми письменами, воздаяниями к неживому. Сквозь вспоротую грудину виднеются белёсые ребра и тугая нить выкорчеванных кишок. Его кисти обглоданы, но куски кожи ещё свисают с неестественно изогнутых костяшек – их не прогрызть человеческими зубами.
[indent] Яснорада ступила ей навстречу, и девчушка рефлекторно попятилась назад, почти наощупь, беспомощно выставив перед собой руки. Скрип половиц ненастьем прокатился по коридору второго этажа. Лия оступилась. С гулким грохотом сиротка скатилась по лестнице. Хруст и сдавленный вой – Яснорада подступает к краю лестницы и бросает взгляд на изогнутую фигуру у ступеней.
[indent] Привалившись к полу, Лия выглядывает из-под плеча на подол алой муслиновой сорочки. Девичье лицо кривится от боли, ещё секунда и она смотрит на женское лицо перед собой. Яснорада поглаживает её по голове, мягко перебирает пряди в ладони, точно успокаивает ягнёнка, – thysia, – а затем отталкивает, вжимая лицом в полированные половицы. В её шею с силой и жадностью впиваются зубы, пробивая плоть насквозь; Лия задыхается от нечеловеческого крика и слёз, немощно содрогается под весом навалившегося тела. Яснорада с упоением рвёт ей связки, руками вытягивает хрящи и вырывает гортань. Почти затупившимся ланцетом она срезает последние лоскуты и отбрасывает голову в сторону.
[indent] – Я не заберу тебя, – она надрывает девичий сарафан и обнажает изломанную спину, – ты сама пойдёшь за мной.
[indent] За выверенными движениями на спине проявляются кровящие знаки – цепи, скрепляющие их союз.
Обмен трофеями.
[indent] Много после, когда в дверях застыл растерянный Диего, Яснорада была увлечена тлением белёсых девичьих волос в огне камина. При дневном свете он мог ясно рассмотреть её лицо – серьёзное, сосредоточенное, как у лекаря за работой. В его руках был рыночный узелок, в её – плешивая женская голова. Подле женского плеча кривилась безголовая девичья фигура фамильяра, пробираемая заметной судорогой.
[indent] – Где тебя носит?
[indent] Это всегда начиналось внезапно. Вспышка ярости, параноидальный бред, резкий упадок сил — по-отдельности, либо одно за другим. За полгода Диего уже привык к этому: следи, чтобы она не навредила прислуге, следи, чтобы она не навредила себе. «Просто не дай мне сдохнуть» — звучит буднично от какого-нибудь перекупщика, но из уст Яснорады это вызов: сможешь ли сберечь от смерти ту, кто исповедует смерть?
[indent] Когда она не умирала в своей постели, она убивала кого-то в чужой, чтобы снова вкусить крупицу бесконечно ускользавшей от неё жизни. Но никогда прежде жизнь не покидала ведьму так стремительно, как сегодня, буквально просачиваясь сквозь её тело, подобное худому сосуду. Корки на старых ранах размякли и при малейшем касании сползали как кожура с перезревшей сливы, а венчали этот кровоточащий сонм язв открывшиеся стигматы. Однако больше всего настораживало, что сознание Яснорады тоже угасало быстрее, чем обычно. Диего знал, что именно ей необходимо в такой час, и знал, где это можно получить в Утёсе, но едва ли подопечная смогла бы даже самостоятельно перейти дорогу, не говоря уже о вещах более сложных. Сперва надо было сделать что-то с её ранами, и уже после — утолять нечеловеческий голод.
[indent] Вчера им заплатили за голову очередного беглеца, охота на которого стала для обоих неплохим развлечением. Диего устраивала жизнь в поместье ведьмы, но время от времени хотелось заняться и более азартной работой, тем паче когда у тебя есть для этого подходящая компания. Ночевали они в «Багряном омуте» — одном из забитых портовых трактиров, чтобы ранним утром отплыть в Штольни на первой же идущей туда барже.
[indent] Чем быстрее Яснорадой займётся врач, тем лучше, а из «Омута» в кратчайший срок можно попасть лишь к Ортвину Крузе. Эта мысль не прельщала. Диего предпочёл бы непросыхающего но рукастого Грэма благообразному старику, ещё и недавно взявшему под крыло сирую девчонку. Сей факт вкупе с определённой известностью Ортвина, а также их давние рабочие отношения — всё это делало Крузе худшим кандидатом в помощники.
[indent] Только выбирать не приходилось.
[indent] Когда их впустили в дом, закутанная в его плащ Яснорада подбитым нетопырем выскользнула к столу, где к ней подступила услужливая Лия. Диего воспользовался заминкой, чтобы склониться к закрывавшему дверь врачевателю.
[indent] — Мне нужно, чтобы она хоть как-то стояла на ногах и обрела ясность ума, — сказал он вполголоса, пока старик поворачивал ключ в замке. — Заштопай её, останови кровь, и как только в ней затеплится сила, я заберу её отсюда.
[indent] Ортвин, всё ещё хмурившийся, поднял испещрённое ветвистыми морщинами лицо и несколько секунд смотрел на Диего с той же тенью сомнения, с какой привечал незваных гостей. В конце концов тот медленно закивал.
[indent] — Я понял тебя.
[indent] Карбоне помог ведьме преодолеть дюжину ступеней, ведущих в приёмную комнату — там Яснораду высвободили из липкого кокона грязной одежды, подготовив к предстоявшей процедуре, и он аккуратно уложил её на кровать под плеск жидкости в тазу подле них. Яснорада — ледяная, как брусок железа, без единого живого места на теле и хрипевшая в полусознании, — выглядела обречённо, точно издыхавший подранок. На какой-то миг Диего показалось, что она и впрямь ходит у черты забвения. Думать об этом, к собственному удивлению, было неприятно; и дело — что ещё поганее — даже не в деньгах. Она была сварлива и капризна, изощрённо жестока, и своей жестокостью она, в отличие от Карбоне, бескрайне упивалась; но, несмотря на это, он чувствовал к ней странную тягу. То ли прикипел, обратив нездоровой привычкой, то ли тварям туманным известно, что ещё, но нечто в нём назойливым и ершистым червём противилось мысли о её возможной смерти.
[indent] Не терпевший праздной аудитории Ортвин выпроваживал его, и спорить тут было бесполезно. Напоследок Диего почти невесомо коснулся щеки Яснорады и зачем-то сказал, что скоро вернётся, хоть это и не имело особого смысла, ни практического, ни номинального — такую мелочь она явно не запомнит.
[indent] Гнетущее ожидание тянулось около полутора часов. За это время Лия шесть раз сменила окровавленную воду на лекарство и трижды нарезала свежие тряпки. Она делала это с таким усердием, которому позавидовал бы любой подмастерье именитого врача из Драгоценного квартала, и не обращала внимания на уместившегося за одним из длинных столов Диего. Прошлой осенью она наверняка суетилась здесь точно так же, пока он готовился к забвению в плену нитей и неизвестно откуда бравшегося, но смердевшего как хворая псина марева. Извращённое подобие фимиама на его смертном ложе.
[indent] Наконец с лестницы донеслись грузные шаги хозяина дома. Карбоне поднялся, глядя на того с безмолвным вопросом.
[indent] — Что смог — я сделал. Теперь остаётся только ждать.
[indent] И Диего ждал. Сидя у постели, он следил, как, сопровождаемый лёгкими хрипами, вздымался и опадал живот ведьмы. Она спала безмятежно — как спят под хлороформом или другой медицинской дрянью, — и умелые стежки на зашитых ранах удерживали жизнь внутри её болезненного тела.
[indent] — Отплатишь мне услугою, — проскрипел слева от него Ортвин, сменивший шёлковую ночную рубаху на рабочий костюм.
[indent] Он вручил Диего склянку с мутным снадобьем, сложенный лист бумаги и заполненный рецептурный бланк.
[indent] — Пойдёшь с этим на Требуховую, к пятому дому. Откроет женщина — ей и отдашь. Потом купишь борной кислоты, и мы будем квиты.
[indent] Против самой услуги Карбоне ничего не имел, и звучало бы это всё добротно, если бы вместо ведьмы на перине лежала какая-нибудь куртизанка. Нынешнюю же ситуацию ему не хотелось выпускать из-под контроля: ни на час, ни на четверть часа, ни на минуту.
[indent] С другой стороны, когда Яснорада проснётся, у них будут более важные и срочные дела, нежели плата старику, да и оставлять её здесь в сознании намного рискованнее, чем отлучиться ненадолго, пока по её венам гуляет дурманящий яд.
[indent] Он взглянул на ведьму, которую абсолютно не тревожило происходящее вокруг. Если б не поверхностное дыхание, она сошла бы за труп.
[indent] Возможно, его опасения и впрямь преувеличены.
[indent] Приступ был достаточно сильным, а наркоз — действенным, чтобы чувства вернулись к Яснораде только вечером.
[indent] На это он и сделал ставку.
[indent] Лист оказался запиской с печатью Ортвина, где говорилось, что Диего пришёл от врача. Немолодая дама измученного вида, стоя на пороге, прочитала всё внимательно, прежде чем сунуть записку в карман перепачканного жиром передника и забрать лекарство. Выдавив слова благодарности, она захлопнула дверь и кого-то позвала, углубляясь внутрь обветшалого домишки возле свиного хлева.
[indent] Путь к ближайшей аптеке пролегал близ ряда уличных ларьков с едой, чей пряный запах едва пробивался сквозь общий портовый смрад и, смешиваясь с ним, скорее мог вызвать рвотный позыв, нежели разбередить аппетит. Однако давно привыкший к этому люд охотно брал товар: печёные яблоки в карамели, сдобные булки, различную сушёную рыбу и крабов, запечённый картофель с паприкой и множество других закусок.
[indent] Диего до сих пор благополучно укрощал голод, но коль выпала возможность, решил, что всё-таки лучше его чем-то перебить. Он остановился, окинув взглядом прилавок, и этой пары секунд хватило, чтобы кто-то явственно уцепился за его пристёгнутый к ремню кошель.
[indent] Карбоне рефлекторно откидывает руку назад и ловит ничем не покрытое воровское запястье, сдавливая до чужого хрипа; резкий поворот — и перед ним всплывает щербатое лицо неудачливого карманника. Он ломает тому пальцы — звонкий щелчок тонет в надрывном вопле; вор истово тянет искалеченную кисть на себя, и Диего отпускает того, тут же падающего в грязь под ноги отшатнувшейся рыбьим косяком толпе. Она затихает, словно испуганный зверь: два десятка любопытных взглядов мечутся между Карбоне и отползающим и кое-как поднимающимся вором, спешно растворяющимся в серости чужих одежд.
[indent] Диего лишь мысленно бранится на то, что его отвлекли. Разворачиваясь и всё ещё чувствуя спиной всеобщее напряжение, он легко хлопает ладонью с медяками о прилавок.
[indent] — Вяленой говядины, да посвежее.
[indent] На подходе к веранде его застаёт звон колокола той самой часовни, соседствовавшей с домом врачевателя. Округа всё ещё пустынна, несмотря на полуденное время, но здесь, на отшибе, это обычное дело. Только где-то позади, на порядочном отдалении, слышен гомон портовых рабочих.
[indent] Он переступает порог центральной двери аккурат к последнему удару, под чей утихающий отзвук ему открывается неожиданная картина.
[indent] Яснорада стоит напротив камина, удерживая в руках девичью голову на манер заботливой матери; острый профиль ведьмы в ореоле дневного света из окна исполнен сосредоточенности на тлеющих в пламени пучках льняных волос и холодного спокойствия, скрытого в каждой мышце её лица. Мадонна, сошедшая с фрески Илиарда.
[indent] За её плечом маячит что-то белёсое. Оно отступает в сторону — обезглавленное тело Лии содрогается, словно в беззвучных рыданиях, и роняет кусок бурой плоти на замаранные алым половицы.
[indent] Похоже, ведьмовская кровь оказалась сильнее человечьей отравы.
[indent] Карбоне ощущает крепкую хватку досады: многие годы это место служило ему надёжной пристанью, где он мог не только залатать свои раны, но и выведать новости квартала, о которых не писали в газетах, — они стекались к старому врачу как вода по желобам. Это было удобно. И Диего досадно только потому, что он лишился этого удобства. Частично — по собственной вине.
[indent] Впрочем, как всякий сгоревший дом можно отстроить заново, так и здесь — понадобится время, но он отыщет нечто подобное.
[indent] Он делает глубокий вдох, и на выдохе его снова заботит только насущное, а именно — их отъезд.
[indent] Беззвучно закрыв входную дверь, Диего кладёт на стол рогожный кулёк со склянкой кислоты и направляется к ведьме. Его шаги размеренны и неспешны.
[indent] — Смотрю, ты уже оклемалась, — отвечает он с нотой укора и становится перед ней, заглядывая в тёмные пятна на кровавых склерах. — Быстрее, чем я ожидал.
[indent] Она безучастно глядит перед собой, будто всё ещё наблюдая за огнём. На миг в Карбоне проскальзывает сомнение, точно ли с ней всё в порядке. Он осматривает её лицо — затянувшиеся раны и разводы новой, чужой крови — следом переводит взгляд куда-то за Яснораду, на змеевито дрожащее тело с вязью неизвестных символов на спине.
[indent] — Зачем это? — с лёгким кивком спрашивает он.
[indent] — Будет мне помогать.
[indent] Пару месяцев назад она упоминала определённые вещи, которые могли бы замедлить её увядание, но тон ведьмы тогда чётко прояснил, что она не воспринимала их как что-то существенное — скорее видела в этом плотное доказательство собственной силы, нежели реальную помощь. Странно, что сейчас её отношение изменилось.
[indent] Яснорада поднимает к нему свою голову.
[indent] — Не лекарю штопать мои раны, Диего. Она с этим справится лучше.
[indent] Карбоне медлит секунду, принимая во внимание новые условия.
[indent] — Что ж, хорошо, — заключает он, затем идёт к лестнице. Останки Крузе наверняка где-то на втором этаже.
[indent] И он не ошибся.
[indent] Место жертвоприношения его почти не трогает, разве что при мысли о том, как здесь будут толпиться «мундиры», он непроизвольно хмурится. Дождись его Яснорада, он организовал бы всё без лишней пыли, но теперь заботиться об этом уже поздно. Это облако взметнётся если не до самых верхов, то до Доминика уж точно: случай отнюдь не рядовой, даже для Портового.
[indent] Он смотрит на алтарь: выпотрошенная и обглоданная туша, алебастровая кость ребра, золотой блеск в пустых глазницах мертвеца там, где раньше сиял лик надежды. Эта комната — аллегория его жизни.
[indent] Диего забирает лоскуты женской одежды — выпачканное в засохшей крови исподнее и сарафан, — спускается вниз и закидывает их в разгульное пламя; туда же отправляется рогожная ткань, а кислота — в медицинский шкаф. Избавиться бы ещё от последней страницы в учётной книге Ортвина, да только он не знает, где она зарыта, а времени на поиски у него нет.
[indent] Ведьма не кажет ему и взгляда — куда больше её занимает полыхающее сукно. Он подходит к ней со спины и укрывает своим плащом; его ладони задерживаются на женских плечах.
[indent] — Пойдём, — зовёт он и отступает к двери конюшни. Лишь теперь Яснорада, отбросив чужую голову, следует за ним вместе с новой помощницей.
[indent] Подготовив истёртую, видавшую виды повозку с запряжённой рыжей кобылой, Диего помогает ведьме забраться в кузов, затем опорожняет один из холщовых мешков, где хранился овёс. Он укладывает туда холодное тело Лии, подгибая её ноги к плоской груди, перевязывает туго и кладёт подле босых стоп Яснорады, в довершение прикрывая мешок сеном.
[indent] Карбоне набрасывает капюшон лекарской накидки, и они бродяжьей тенью выдвигаются к восточным воротам Утёса.
[indent] Через несколько часов они уже будут на пути к Златоземью, где их след затеряется и простынет.
Отредактировано Диего де Карбоне (2021-12-07 21:38:09)
[indent] Доминик мял в руке письмо. На лице рисовалась то задумчивость, то раздражение – вместе питая подкатывающий гнев. Бумажка казалась до смешного мелкой в грубой, массивной ладони капитана.
[indent] – Отлично начался месяц, ничего не скажешь, - произнес Доминик в воздух, хлопая письмом по столу. Сравнил его с конвертом: плотным, желтоватым, перевязанным бечевкой и увенчанным крупной восковой печатью – и задумался об этом, как о какой-то странности.
[indent] «И зачем так паковать три строки?»
Бертло поднял глаза, будто бы желая спросить посыльного об издержках его профессии, но, само собой, никого не нашел. Доминик был в комнате один; именно в комнате, даже не в кабинете. Стоит ли говорить о том, что находился он отнюдь не в здании стражи, а время было отнюдь не рабочее. От осознания этого факта прикасаться к письму стало еще менее приятно: капитан поднял руки и сложил их на груди. Вновь кинул взгляд на злосчастные три строки.
Капитану Доминику Бертло:
Ковен вернулся, и вернулся кроваво.
Вас требуют лично.
Крысиный переулок, дом господина Ортвина.
Сержант Грей.
[indent] Доминик отошел от стола, выверенными движениями повязал шаперон, заложил пистолеты в кобуру, глянул в зеркало – он старел с каждым годом все медленнее, но, кажется, скоро и у него начнут появляться морщины.
[indent] «Ты итак выглядишь побитым, Доми. Только лишь выглядишь?..»
[indent] Он криво улыбнулся собственному отражению, быстро прошел к столу, вытащил рюмку и недопитую бутылку абсента. Налил. Выпил. Хватит ли одной рюмки для храбрости? Отнюдь.
Но храбрость Доминику была не нужна. Ему, черт побери, нужен был отдых…
***
[indent] Портовый все так же пах смесью помоев и сырой рыбы. Крысиный переулок бережно прибавлял к этому аромату вонь крысиного помета, полностью оправдывая свое название. Доминик хорошо знал, что эту дрянь не перебивают даже самые крепкие папиросы, но все равно привычно затянулся, до боли в легких – хотя для боли хватило бы и простого вдоха.
Боль возвращает разум на место лучше любого сигаретного дыма.
Боль напоминает ему, что он все еще жив.
[indent] По правде говоря, Бертло привык. Привык ко всему: и к боли в легких, и к крепким папиросам, и даже к мерзкому запаху Портового квартала. Не привык он только к смерти; как ни окунай руки в кровь, как ни зовись бессердечным убийцей – к смерти нельзя привыкнуть до тех пор, пока ты человек. Смерть – удел чудовищ, и Доминик знал это как никто другой. Человек может принять чужую смерть лишь когда умрет сам. Бертло был лишен этой милости. В прочем, к этому он тоже привык.
[indent] «Ко всему люди привыкают» - думал капитан, подходя к хижине, не желая выпускать из головы эту мысль, будто бы убеждал сам себя. У дома стояли трое: судья, представитель дома Де ла Серров и сам господин судья.
[indent] «Даже Пабло тут. Всем городом будем Ортвина оплакивать?»
Папироса полетела в сырую землю, Доминик тут же достал еще одну, вновь закурил. Поймал на себе беглый взгляд сержанта – судя по его виду, у него тоже выдался непростой денек. Оно и не удивительно.
[indent] – Многовато в последнее время чертовщины происходит, не находите, господин Бертло? – как всегда растягивая паузы между словами, говорил чуть сиплым голосом судья, добродушно улыбаясь капитану. Доминик знал, кем был этот человек, и до сих пор не понимал, как он способен на такую улыбку.
[indent] «Воистину, лучезарны вершители судеб»
[indent] – Многовато. Многовато… - кажется, Бертло хотел сказать что-то еще, но судья смерил его взглядом. Смерил, будучи ниже на две головы – и Доминик молча затянулся сигаретным дымом, в очередной раз убеждаясь, почему не только он так уважает этого человека.
[indent] – Вы итак все знаете. Устал я.
[indent] – Все устали. Но кто, если не мы? – неожиданно встрял в разговор сержант с философской мыслью, от которой у Доминика свело скулы.
[indent] «Если бы ты знал, Грей. Если бы ты, сука, знал…»
[indent] И в очередной раз Бертло вдохнул сизую отраву, пусть глаза уже слезились от свербящего горла. Он хотел много чего и много кому сказать, но в то же время говорить ему было нечего. Грей – образцовый сержант, уже полноправно считающийся ветераном стражи в свои неполные тридцать лет. Он не нравится Доминику, но пользовался у него блестящей репутацией. И с каждым днем капитану становилось все тяжелее от мысли, что когда-нибудь Грея не станет. Как и всех остальных.
***
[indent] Половицы жалобно скрипнули под кожаным сапогом. Дом для убогих и нуждающихся, для больных и изможденных – Доминику казались, что сами стены были недовольны его присутствием, будто бы факт его нахождения здесь был зловещей иронией. И ведь был, если подумать. В дом больных пришел тот, кто никогда не болен. Пришел тогда, когда никого не осталось.
[indent] Доминику было противно от этой мысли, еще противнее – от смрада смерти, заполнившего все помещение. Он встречался с ведьмами, давно, очень давно, но навсегда запомнил этот запах, - нет, не запах, атмосферу смерти, неизменно следовавшую по пятам за ковеном Праха. Она была противна ему, тому, кто погубил сотни жизней своими руками, и тысячи – чужими. И самым отвратительным было то, что Доминик не знал, прав он, или нет. Иногда ему казалось, что он ничего не знал.
[indent] Ступеньки скрипели еще громче, чем половицы. Кажется, что вот-вот они провалились бы под массивной фигурой капитана, оборвав ему дорогу наверх. Но дерево выдержало. Выдержал и Доминик, на этот раз без особого труда: едва ли увиденное превзошло его ожидания. Он видел вещи куда хуже, куда страшнее – но никогда они не порождали столь паршивого ощущения. Магия всегда несет что-то зловещее. Магия ведьм – будто бы соткана из мрака.
[indent] – Вы установили, что это был за ритуал? – Доминик присел около трупа, задумчиво изучая раскрытую грудную клетку. Сердце, как всегда, отсутствовало. Как помнил Бертло из теории, ведьмы его съедали.
[indent] «Интересно, если она съест мое сердце, потеряю ли я часть себя?..»
[indent] – Она питалась, только и всего, - раздался над ухом тихий женский голос. Доминик не видел женщину, но чувствовал, что она – единственная, кто спокойно переносит атмосферу в этом доме. «Она ведь тоже ведьма. Добрая, злая – какая разница. Такие условные границы…»
[indent] – Они не могут долго выживать без жертв?
[indent] – Да, - ответ настолько резкий, что Бертло без лишних пояснений понял – дальнейшие расспросы бессмысленны. «Конечно, она же при замке, она мне ничего не должна».
[indent] Доминик стиснул зубы, вновь возвращаясь глазами к вязи рунических символов. Человек не может писать кровью так аккуратно – почему-то про то, что люди обычно не едят чужие сердца, Доминик не задумывался. Был ли он сам до сих пор человеком?
[indent] Дверь распахнулась настолько резко, насколько это было возможно, и капитан жадно вдохнул глоток свежего воздуха, тут же закашлявшись от боли – плевать, насколько отвратительный в нем витал запах. После запаха смерти даже яд окажется отдушиной.
[indent] Вновь папироса начинает тлеть между пальцами, вновь в воздух вылетают клубы дыма; кажется, после травмы Бертло курил лишь больше и больше. «А ведь когда-то обещал завязать».
[indent] – У него была дочь. Падчерица, - исправляется он после небольшой паузы, видя задумчивый взгляд сержанта, - Где она?
[indent] Взгляд Грея не поменялся – и Доминик лишь спустя несколько секунд понял, что эмоция, замеченная им, была отнюдь не непониманием. Понял, и помрачнел еще сильнее, вновь пытаясь забыться в табачном дыме.
[indent] – Мы обыскали все, но нашли только голову. Отгрызенную голову.
[indent] Доминик ничего не ответил, не смотрел даже на сержанта, не смотрел никуда, а лишь молча курил. Грей, кажется, все понял, и ушел прочь – но Бертло остановил его, окликнув хриплым голосом.
[indent] – Через час на моем столе должен лежать отчет обо всех возчих, выехавших сегодня из Утеса. И учетник Ортвина, - кажется, Доминик хотел сказать что-то еще, но лишь невнятно кивнул, вновь затягиваясь папиросой.
[indent] Ортвин, может, и не был святым, но поневоле стал агнцем. И Доминик не знал ни единой причины, ни единого оправдания тому, что этот человек оказался на алтаре. Что его пристанище само стало алтарем.
Доминик знал не так много людей, которые не заслуживали смерти ни в каком из её проявлений, но мог с уверенностью сказать, что Крузе входил в их число.
Что его Лия входила в их число, в конце концов.
[indent] «Кровь за кровь, - Доминик смотрит на блики закатного солнца на заливе, и на мгновение ему кажется, что они приобрели кроваво-красный оттенок, - я найду тебя. Обязательно найду».
[indent] Бертло почувствовал касание плеча и обернулся, принимая и рук сержанта учетную книгу. Неспешно открыл, пролистал до последней страницы и, в который раз за сегодня, скривился в лице.
Фредерика Долорес, 29.04
Диего, 1.05
–
[indent] Прочерк неровный – рука дрогнула под самый конец.
[indent] Прочерк стоит ровно под именем Диего.
[indent] Доминик не верил в такие совпадения. Не сегодня.
