[indent]Сегодня в ней что-то переменилось и, судорожно впившись ледяным пальцами в дубовый обод зеркала, Яснорада жадно выискивала эту метаморфозу: помутнел ли её воспалённый взгляд от ночной лихорадки или, быть может, тлетворны были те дурные снадобья, к которым так много надежд питала колдунья, но совершенно ясно ей виднелось одно – собственное болезненное увядание. Она склоняет голову к плечу и едва касается шеи – кажется, там открылась свежая рана – когда отголосок глухой боли протягивается до самого виска. Яснорада морщится и сразу покрывается рябью от волны мучительной рези по всему лицу. Ещё свежие шрамы наливаются кровью, из-под алых наростов просачиваются первые капли крови. Её тело, точно шквал скрипящих крючьев, сгибается над белесыми накрахмаленными простынями, наскоро марая их бурыми разводами. Те, кто чванится бесстрашием перед болью – бессовестные лжецы.
[indent]Когда немочь отступает и наступает бессилие, Яснорада на короткий миг забывается в полусне. Из ослабших ладоней на кровать опускается зеркало, в котором отражается облик чердачных покоев и массивный портрет забытой четы рудовладельцев над изголовьем кровати – впрочем, в общей темноте даже их сколько-нибудь живые лица казались безжизненными масками с широко распахнутыми глазами. За рассветом мрак покоев рассекает тонкий проблеск света, обнажая перед тьмой израненное тело чародейки, а ближе к полудню комната наполняется отзвуками шумной детворы предместья, напрочь вырывая Яснораду из дремоты. Короткий сон не прибавил ей сил и несколько растревожил, отчего нежданный визит домовой девки с полным подносом утренних яств обернулся бесноватой вспышкой гнева и гулом бьющегося фарфора. За прошедшую неделю странности хозяйского нрава стали своеобразной обыденностью – вот и сейчас девица в дверях не замялась, подобрала с подноса хлопковую салфетку, чтобы приложить к разбитой губе, и тотчас скрылась за дверью, наказав остальной прислуге носу не совать на верхний этаж. До самого вечера стены поместья наполнялись недовольным ропотом и довлеющим комом обиды, да только ведьме не было до него дела: сегодня спутанные мысли откликались только на ребячий хохот за окном и отчетливые стенанья снега под натиском промёрзшего тряпичного мяча.
[indent] Яснорада срывает с ближайшей спинки стула полотняную накидку, набрасывает поверх рубахи и неуверенно подступает глухой завесе портьер с единственной узкой прорезью, сквозь которую виднеется морозный склон предместья Штолен. Там, посреди серых от угольной пыли сугробов, резвились совсем юные мальчишки – их щёки раскраснелись не то от жгучего мороза, но то от увлекательной игры, но пыл не могли сбить даже насквозь вымокшие исхудавшие ботинки и тонкие пальтишки. Их радостный гомон разносился по всей округе.
[indent] Та метаморфоза, тот отравляющий червь в стылых жилах, приближалась, и её сердце подскочило до горла. С пугающим трепетом она вглядывалась в их игру; ей было сложно вымолвить и слово, но, боги, как упоительна была эта пьянящая лёгкость движений, это ребяческое безрассудство – сколько в нём силы, трепета, сколько в нём жизни! Вены на её шее вздуваются, грудь вздымается чаще и вздохи отдают утробным скрежетом. Яснорада примыкает к окну почти вплотную, но на глади холодного стекла не остаётся ни следа от её ледяного дыхания.
[indent] – Диего! – распаляется она и небрежно задирает штору, отступая вглубь комнаты. – Диего!
[indent] ***
[indent] За наступлением первых сумерек трущобы казались особенно пустынны, лишь временами откуда-то издалека ветер доносил разнородные отзвуки города. Никакой привычной рабочей жизни, кипящей поутру, только собачий вой и редкий скрип неподалёку. Яснорада вела Диего всё дальше, огибая дворики, сменяя широкую мощеную дорогу узкими тропками, но всякий раз точно бродила по кругу – из раза в раз ничего не менялось, а та беззубая торгашка, что повстречалась ей среди бездомных пьяниц у костра, театрально вскинула руки к небу и мольбой воззвала к милости Света. Ей не было и двадцати, но теперь уж от пышной юности остался только ясный взгляд. Все её лицо испещряли синяки да ссадины; девушка наспех укуталась в шаль и тяжело засеменила, прихрамывая на правую ногу. От неё пахло грязью и похотью, как, впрочем, и отовсюду, и от этого зловония становилось ещё дурнее – звуки голоса Диего из-за спины сливались с хрустом снега под ногами, с собачьим лаем и тихим рокотом, засевшем в голове, который на короткое мгновение сменился металлическим скрипом – Яснорада обернулась, чтобы лучше разглядеть юнца, спешно пересекающего нагромождения металлических листов и арматуры в сторону кострища, и оторопела от взгляда в его узкие игольчатые глаза на смольно-серой маске лица. Сплошная туманная рябь и две черные точки – чудовище, отродье. Морок.
[indent] – Меньше слов, Диего, – тихо ответила она и поднялась на один их пошарпанных железных листов, – мы почти на месте.
[indent] Чумазый мальчишка не остановился у костра, крепче сжал заточку и ринулся дальше к покосившейся хижине из нагромождения жестяных листов и деревянных балок. У самого входа он замешкался и обернулся, с досадой обнаружив позади всё тех же путников. Он, конечно, храбрился: встал посреди проёма, широко расставив ноги и вытянув заточку вперёд, размахивая ей, точно плетью. Руки у него тряслись, а в хмуром взгляде без труда угадывался страх. Какой же мальчик станет так отважно защищать родной дом? Кто же будет молчать, не взывая к помощи родных? Беспризорник, которому ещё есть, кого оберегать.
[indent] – Идите прочь!
[indent] Мальчишка болезненно воскликнул и робко опустился на колени, схватившись за голову. Его сознание наяву обуяли жуткие кошмары, каких он не видел даже во сне. Яснорада подошла ближе, схватила его за ворот жухлой рубахи и столкнула с порога на толстый слой наледи от протекшей трубы.
[indent] Внутри, под небольшой прорезью окна, в самодельной люльке под нагромождением ветоши мелькали крохотные ладошки. Яснорда подступила ближе и разворошила несколько тряпок – из люльки на неё глядела недовольная чумазая мордашка, при виде лица ведьмы тотчас залившаяся горькими слезами. С некоторой небрежностью ведьма выудила ребёнка и подняла на руки, внимательным взглядом изучая крохотное тельце, как безделицу на рынке. Девочка была также хороша, как и её братец, – кучерявые светлые локоны, вздёрнутый кончик носа и пышные ресницы; какая бы прекрасная жизнь ждала её, родись она в Драгоценном, но судьба распорядилась иначе.
[indent] – Отдашь мне её сам, и я озолочу тебя, и больше никогда не появлюсь на пороге твоего дома. – Яснорада укутала малышку в тряпьё и прижала к груди. Обратного исхода щедрого предложения договорить не успела: мальчишка уже пришел в себя и бросился на колдунью, крепко сжимая в руке ржавую заточку.